От автора
Как известно, историю пишут победители. Эта повесть о событиях 1489г. (окончательном разгроме Вятской республики) написана с точки зрения побежденных. А потому многие обстоятельства, описанные в ней, могут показаться непривычными, даже дикими и чудовищными. Однако автор посвятил известное время изучению данного периода нашей истории, что даёт ему право высказать свой особый взгляд на происшедшее более пятисот лет назад. Все упоминаемые в повести подробности имеют под собой те или иные вятские реалии.
...Они явились и поведали о своих судьбах. Мне осталось только успеть записать обрывки их разговоров, мыслей и чувств. Я не мог не сделать этого. Посвящается всем погибшим за Свободу вятским людям.
Евгений Харин
ВЕРХНЯЯ СЛОБОДА
"Здесь страх, здесь скорбь, здесь беда велика;
в распятии Христове сии круг бысть, и сё лето на концы явися".
В лето 6997-е от Сотворения Мира.
1. Дозор на Чурше
Солнце, отбрасывая длинные прохладные тени от неровностей земли, клонилось к закату. Жаркий августовский день подходил к концу, но здесь, на вершине Чуршиной горы, ещё печёт. Редкие кусты, да, иной раз, долетающий с реки ветерок, едва спасают от зноя. На выгоревшей траве среди развалин старой крепости расположились двое.
Михалко по-мальчишески вырядился как для рати: кожаный шелом и куртка с железными нашивами, лук и стрелы собственного изготовления, на поясе сабля отца, погибшего пару лет назад во время мятежа против присланного из Москвы наместника. Филипп, если не считать примкнутого к голени ремешками большого ножа-косаря и немецкого арбалета, с виду на воина не похож. Сейчас хитроумное устройство лежало в траве, и Михалко с завистью его рассматривал, постепенно подбираясь своей рукой к удобной рукояти оружия. Самострелы были у многих вятских воев, Микулицкий кузнец Станивор делал свои, но этот славился как один из лучших. Стрелы для него ковались по особому заказу. Где и когда приобрёл его Филипп, никто не знал, но, сколько помнили, оружие всегда было при нём. Вернее сказать, они всегда были вместе.
Без особой надежды Михалко спросил:
- Дядько Филип, дай по дереву стрЕльну?
- Стрелу засадишь, не достать, - занятый своими мыслями ответил ему тот, и добавил: - Тотарску кирасу с двуста шагов прошибает.
В дозоре они уже третий день. Ближе к ночи их должен проведать конный разъезд, - узнать, живы ли, да подкормить.
- За целой день никого, - вглядываясь в едва приметную отсюда дорогу на Микулицу, тихо, про себя, произнес Михалко, - а вечёра, сколь телег и народу тянулося оттудова!
Уходили, опасаясь грабежей и полона, Микулицкие посадские жители и окрестные селяне. Последними после долгих колебаний заметных даже со стороны, бросив наполовину неубранные хлеба, снялись со своих мест и Подчуршинские. Их небольшой обоз из десятка телег и волокуш сегодня чуть свет пропылил дорогу и скрылся за лесистым бугром.
Паренёк, завидев беженцев, каждый раз вчера бегал вниз расспросить, но ничего нового не узнал. Повернувшись к своему наставнику, молодой джура спросил:
- Дядько Филип, а ще угор-то Чуршой зовётся?
Вглядываясь выцветшими глазами в даль за рекой, тот неспешно начал старинный сказ...
- Тыщу лет назад, когда не было на Руси ни царей ни князей, когда она управлялася своими родоначальниками, пришли из-под заката двенадцать джур вместе со старшим братом своим Ортой и насыпали этот угор, а на нём большой двОрец поставили. Жили они поначалу мирно. Никто их не тревожил и сами они только меж собой побОрывались в схватку. Мало-помалу им эта жизь надоела, и вот они занялися войною и всегда-то оставались победителями, потому как метко били из своих роженцов (арбалетов) калёными болтами на три чумкаса (15 вёрст). За куньими-собольими мехами ходили они на быстроногих кОнях собирать дани с чудских охотников. От продажи этого товара в дальних краях сделалися великими богачами. Но вскоре явился с восхода Сонца кудесник Вотан со своими джурами и стал кошем на нижнем Чулмане (Каме). Орта Богатой первый напал на него и обстрелял своим грозным оружием. Три лета воевали они, и ни один не мог одолеть. Тогда решил Орта мириться с Вотаном. Пировали и рядились три недели, под конец за крепкий мир Вотан выкуп самосветными камнями потребовал, а если не доставят ему тех камней, будет Орта повешен и вОроны его склюют. Деваться некуда, Орта согласился и послал за камнями братьев, а сам-то исхитрился и бежал, да ишшо прихватил с собой Вотанову дочу и укрылся с нею в своём двОрце. Возгневался Вотан, обложил их войском, но воевать не посмел, а колдовством огненным извёл Орту и его джур. Погибла вместе с ними и доча его, пропали и самосветные камни... Вотан прожил здесь двадцать лет, потом собрал людей и ушёл далёко в Саддум (Скандинавию), тамока прославился и стал царём, а после смерти попал на небо... По тем джурам-богатырям прозвался этот городок Чуршинской - Богатырской значит, а вся земля в память о кудеснике Вотане - Вотской, Вятской по-нашему. Балакают, мол, душа Вотана где-то здесь обитает, видят его по временам в золотом шеломе, красном кафтане, и с великим мечом на груди; всё клад схоронённой ищет...
- Да, неужто клад-от не искали, столько лет прошло?! - поразился Михалко.
- Искали, и не раз, но ни ще не нашли, а если и нашёл кто, - не сознался. На городище этом много всякого люда жило. Последними были Болгарские князья. Владели они всей Арской землёй. Поклонялись болуанам каменым и древяным, после обесерменились. Лет сто назад ушкойци хитростью взяли их крепость, и перво время, пока отяков усмиряли, жили в ней. Прадеды их когда-то в Козани обитали, она ране Ушкеля звалась. Лихой народ, тятько твой, покойной Сирко, из их рода был. От тотар бежали они на верхний Чулман, да на Вину в Ноугородскою землю.
- А хитрость-то в чём заключалась? - поинтересовался малец.
- Без хитрости взять Чуршинской городок никак бы не смочь: угор высок и окопан со всех сторон, а ушкойци в невеликом числе были, от силы пять сотен. Потому пришли они сюда скрытно, откудава их никто не ждал. Старики сказыват, поначалу они с разным приблудным народом на верхнем Чулмане в новом Ушкое обитали, и кажно лето ходили на Козанские земли и на Сорайских тотар... В тот раз щеб Кошкаров обойти, они пришли сюда с низу, с Чепци, и стали кошем за Белою Слудою пока их лихочи не высмотрели всё, ще в городке и вокруг нево деется. Внизу с полуношной стороны ворота жилезны были в земле устроены, а вылаз наверху, тамока, где сичас яма провальна. Вокруг Чуршины множество отяков селилось, и все они могли оборону держать сообща...
- Как же город-от взяли? - нетерпеливо перебил Михалко.
- Замыслили так. Когда на утре часть городского люда разбрелась по своим делам, половина войска выплыла на средину реки. Пока Аряне с отяками глазели на них, с другой стороны лихочи вверх по окопам и стенам лесници заране изготовлены приставили и в городок ворвались. За ним торным путём остальные хлынули, а которы плыли на виду, на берег высадилися, и стали перехватывать всех, кто из города вздумал бежать или, наоборот, в город на выручку стремился. Много Чуршинского люда успело в подземелье своём затвориться. Ушкойци лезти туда не стали, в шшемилах подземных биться не с руки. Входы-то снаружи землёй и брёвнами намертво заложили. Долго стерегли, пока тихо не стало... Сами себе смерть выбрали. Отяки и аряне со всей округи до самой зимы городок осаждали, своих вызволить хотели. Ушкойци все те приступы отбили, а потом и сами вылазки стали делать, и перебили отяков много, и сёла их пожгли. Так без больших потерь взяли эту крепость.
- Дальше-то как было?
- До того бесермене, отяки и крестиане на Вятке мирно жили, как сичас; раздор эти ушкойци сотворили, и встал вой на вой. С Колынских вятчан они дани затребовали, те согласились, но зимой неждано на городок напали и всех ушкойцев с вотаманом их, Резаном, перебили. Только на другое лето ещё боле ушкойцев и ноугородцев с Вычегды привалило. Случилось это, когда Арские козаки-гарачци ушли с болгареми на Мамаево побоище, - вернулось их едва треть. Колынцам и Арским князьям пришлось признать пришлецов. На Чурше они жить не стали, тесно и от воды далёко. На Чуцком месте поставили новой город Микулицу и сделали его своим оплотом. Бог Микола им помог, с его помощью утвердились. С Арскими князьями, которы живы остались, ряд заключили: жить им на том берегу в Кара-Юрте. Отяки долго противились, нападали на крестиан, пока Микулицкие городок их Кукмор и мольбище за рекой не сожгли...
- А вот, Золотая Баба откудава взялась? - Подростка, видимо, давно занимал этот вопрос.
- Бесерменин Гази Бабай привёз этово Болвана с полуночи и построил для него особой Дом в Чуцком городке, и от него стал тот город прозываться Болванской. После уже ево Микулицей назвали...
- Я видел! Меня тятя брал, когда еще малой был. Народу собралось - цельно Карино! Ждали долго, как двери Дома отворились, а тамока этот Баба сидит, лице золотои, Сам в шубе, одной рукой Рог держит, тоже золотой, на коленях у него образок невелик, а на нём старик злой. Тятько говорил, близко подходить к Миколе-Бабаю нельзя, кто ему в глаза глянет - окАменет и помрёт.
- На диковинку эту со всей Вятки и даже из далёка приходить стали с дарами. Образок-то Миколы от неё прославился и стали ушкойцы непобедимы. Много раз они пытались отвоевать у тотар свои земли на нижнем Чулмане. Алабугу, Жукотин и даже Козань брали, да удержаться тамока не смогли. Кто уцелел, вернулись жить на Вятку...
Михалко долго обдумывал услышанное. Потом неожиданно спросил:
- А ще нас жидокопами кличут?
- Когда на Сарай Козарской с Костей Юрьевым ходили, иные могилы пошухали, золото нашли, бахорят, жидовское... Про нас много що бухарят, москали разбойникам кличут за то, що власти их противимся.
- А власть-то их кока?
- Злая, царская, ще тот велит, то исполнят. Кого золотом, землями и холопами одарит, кого живьем на кол посадит. Правды Русской у них нет, и Веча нет. Сам царь полком не ходит, слуг своих посылает, а те рады стараться, - творят, ще хотят. В войске царском всякой твари по паре: тотары крещёны и бесерменски, половци поганы, ординци, литва. Много руских людей. Без броней и без крепкого оружия гонят их как скотину на убой. Скоро, не приведи Бог, своими глазами всё увидим...
- Зачем царю наша земля? Богатства большого у нас нет, только мехи, так мы их недорого отдаём. Слыхал, в другие страны мехи наши вдесятеро дороже уходят.
- Последние мы слободны люди на всей Руской земле. Стоим как кость в горле у царя Московского. Страх ему поперхнуться. Мстит за дружбу с Шемякой, Ибрагимом Козанским, за то, ще деды и отци наши Москов и ины городы ево брали...
Разговор оборвался. Каждый думал о своём...
Много воды утекло по Великой реке Вятке, много молодецких подвигов совершили вятчане, но последние годы таяла их былая слава. Как зверь, обложенный в берлоге, сидели они ныне вдали от дорог за болотистыми труднопроходимыми лесами. После подписания кабальной грамоты, Вятка встала перед непростым выбором. Привычная к разбойному промыслу бессемейная молодёжь уходила искать свою лихую удачу в казачьих станах на Волге и Днепре. Кому-то пришлась по сердцу царская служба. Ныне те, кто остался, а это были скопившиеся на Вятке за последние годы непримиримые враги Москвы, собрались в трёх Слободских городах. Славная прежде Микулица была уже не та, оборонять её с каждым разом становилось всё труднее: вотаманов ушкуйных ватаг заметно поубавилось, - прибывшие из разгромленного Великого Новгорода боярские дети не могли их заменить. Устоит ли эта крепость нынче? Если нет, то, что тогда будет?
Наконец, юноша негромко как бы промыслил вслух:
- Чудно как! Людей тех давно нет, а слова остались: Чурша, Вятка, Чудь, Болгаре, Ушкой... От нас, вот, како слово останется?
- ... Бог ведает, - одновременно отвечая и на все свои вопросы, произнёс Филипп...
2. Зарево
От кустов на том берегу отделилась букашка - человек! - и устремилась к реке. Когда пловец был уже на середине, Филипп, прихватив свой самострел, поднялся с земли, и на ходу бросил:
- Кого это несёт оттудова? Перехвачу на слуде.
Под берегом уже почти сумерки. Когда неизвестный устало поднимался по тропе наискось берега, сзади из кустов его неожиданно окликнули: "Чей будешь?!" Человек дёрнулся, в руке его блеснул нож, но он тут же опустил его и облегченно выдохнул: "Кожись ты, Филипп!?"
- Павел... Откуда ты?! Щё в Микулице?
- Тотар здесь нет?
- Пока не видать...
- На Волковском рубеже гостей встретили, - повалившись прямо на тропу, вымолвил Павел Градобой. - Поначалу они через засеку в Вотском лесу пробралися, но тех перебили, а после засеку подожгли. Тогда в обход через Медяное болото полезли, кто-то им тропы показал. День продержались, ночью отошли. Многих потеряли, запас стрел и пороха кончился, да, и гонеч был от Микуличкого воеводы. Сказывал, в устье Рубежничи устюжки с лодей высадились, Микуличкие не сумели их остановить, сзади могли к нам подойти. Раненых успели в Слободу и в Кошкар отправить. Воевода наш, Лазарев, тоже ранен, отказался уходить. В Микуличе мы затворилися...
- Брат-от мой Козьма, жив ли?
- Не видал живым...
- А Петруша Брагин?
- При мне упал и не поднялся...
- А Тимоша Малой, как?
- Живой, только кись руки потерял, рубанули его саблей, мыслю, уже дома.
- Ты и сам-то ранен! - Филипп разглядел на левой руке Павла грязную повязку.
- Застрелило слегка, только вот жар в теле начинается... Итти мне надо...
- Микулича-то как?
- Острогом всю обнесли и с него страшшали без передыху. Сирот (крестьян) наших наловили не одну сотню, кричать их заставили... Требуют выдать воевод головой, и присягать всем от мала до велика царю московскому. Рвы под стенами примётом (сушняком) завалили. Грозят город зажечь, сегодня решится... Мы вдвоем с братом ушли, ночью реку переплыли.
- Да разве же реку не сторожат?
- Сторожат крепко, тамока судов их полно. Брата свово потерял. Ждал, искал челый день... Утонул или поймали... Шёл по Арскому берегу без пути аки зверь. Теперь уже недалёко.
- Возьми, вот, ковригу, - Филипп достал из-за пазухи кусок хлеба в тряпице и протянул Павлу.
- Спаси тебя Бог!
Градобой вышел на дорогу, оглянулся в сторону Микулицы, и на ходу уминая хлеб, споро зашагал в Кошкаров.
А Филипп вернулся на Городище и коротко, без охоты, передал рассказ Павла.
* * *
Солнце давно зашло, отгорел кровавый закат, наступили сумерки. Разъезд так и не прибыл...
На едва угадываемой в темноте дороге возникло какое-то движение. Чтобы лучше разглядеть, дозорные спустились до середины горы, где вокруг её тянулся уступ, - рубеж первой линии обороны и тропа сторожей. Отсюда уже можно было различить отдельных конных и лучше разобрать шум, производимый многотысячной массой людей и животных.
Двое метнулись обратно, и после недолгой возни с добыванием огня, на вершине Чурши полыхнул огромный столб пламени.
Внизу на дороге засуетились, раздались крики команд, и конный отряд с факелами устремился облавой вокруг горы. "Далёко не уйдут", - подумал Филипп. И действительно, вскоре передовые уткнулись в препятствие. Ещё рано утром, испросив топоры у последних проходивших мужиков, они с Михалко повалили несколько деревьев, перегородив путь в узком месте.
Сделавшие своё дело уходили только им известной тропой вдоль крутого берега реки.
* * *
На площадке звонницы Дома Миколы Грацкого, - самой высокой воротной башни в Кошкарове, - стоял человек и привычно, уже которые сутки, вглядывался вдаль. В наступающей ночи низко над землей засветилась первая звезда. Её красноватый блеск мерцал и всё усиливался. Наблюдатель после недолгого раздумья бросился вниз по ступеням, - скорее донести весть о полученном сигнале. Если бы он помедлил и обратил своё внимание левее новоявленной звезды, то заметил бы разгоравшееся зарево другого более близкого и более грозного пожара.
Спустя немного времени это зарево стало видно и понятно всем собравшимся на звоннице. Так гореть могла только Демьянка...