"Повесть о стране Вятской" в свете новых исследований и открытий

      Представляем Вашему вниманию текст открытой лекции "Повесть о стране Вятской" в свете новых исследований и открытий: Источниковедческий аспект", прочитанной Алексеем Леонидовичем Мусихиным, одним из наиболее авторитетных исследователей "Повести о стране Вятской".

      Для начала я хочу очертить круг вопросов, которые будут рассмотрены на сегодняшней лекции. Главным образом речь пойдет, конечно, о «Повести о стране Вятской». Что она из себя представляет, почему до середины XIX века считалась главным источником по истории Вятской земли, когда и кем она была написана, почему до сих пор вызывает такие бурные споры? Я расскажу кратко о развитии дискуссии вокруг достоверности известий «Повести», попытаюсь показать, что, по сути, она является первым для своего времени научным исследованием начальной вятской истории, большинству сведений которого можно доверять. В связи с этим я рассмотрю основные источники «Повести», главным из которых является «Сказание о вятчанех». В свою очередь, изучая источники последнего, я рассмотрю вопрос о дате начала Вятской земли. Я объясню, почему 1374 год, от которого сейчас отсчитывают историю города Вятки, не является таковым, а реальной датой начала освоения Вятской земли русскими должен считаться 1181 год. Будут рассмотрены и некоторые другие вопросы.

      Итак, приступаю. Почему речь пойдет именно о «Повести о стране Вятской»? В исторической науке письменные источники играют первостепенную роль. Для изучения начальной истории русской Вятки таких источников крайне мало. Это скудные сообщения общерусских и северорусских летописей конца XIV–XVI веков, редкий актовый материал (договора, грамоты, завещания) и местные летописные произведения XVII – начала XVIII веков. «Повесть о стране Вятской» в этом ряду занимает особое место. Многие историки, в частности А.И. Вештомов, А.А. Спицын, А.С. Верещагин, А.А. Андриевский, подчеркивали, что уже в XVIII веке «Повесть о стране Вятской» «оказалась единственным первоисточником сказаний о первоначальном заселении Вятки русскими и их начальном на Вятке “жительстве”».

      Что представляет из себя «Повесть о стране Вятской»? Почти все известные ее списки состоят из четырех частей. Первая, вступительная, часть, рассказывает об основании легендарными скифскими князьями Словеном и Русом города Словенска и последующем разрушении его; о мирных грамотах, данных славянам Александром Македонским; об основании Новгорода; правителе Гостомысле; происхождении новгородских вольностей; междоусобицах в Новгороде и войнах с другими русскими княжествами. Вторая, основная, часть, повествует о заселении Вятской земли. Третья часть сообщает о явлении Великорецкой чудотворной иконы святителя Николая Мирликийского. Заключительная часть содержит летописные статьи с 1389 по 1553 год. Остановимся несколько подробнее на второй части «Повести», так как именно она является той основой, на которой многие историки строили свои исследования о первоначальной истории Вятки. Краткое содержание ее таково. В 1174 году группа новгородцев по причине «умножения народа» и из-за междоусобицы ушла из Новгорода. Они спустились в судах по Волге до Камы, в низовье которой поставили «град мал». В нем новгородцы прожили семь лет, после чего одна их половина пошла вверх по Каме до Чусовских мест, откуда перешла на правую сторону Камы и дошла до реки Чепцы. Оттуда новгородцы спустились вниз по Чепце, воюя с местным населением (чудью и вотяками), и вышли в реку Вятку. Там они увидели чудской город Болванский и решили его завоевать. 24 июля 1181 года после поста и молитвы св. князьям Борису и Глебу новгородцы завоевали город и переименовали его в Никулицын. Вторая половина новгородцев, оставшихся на Каме, узнав о победе своих товарищей, тоже решила идти на Вятку. Они поднялись по Каме до устья Вятки и пошли вверх по ней до черемисского города Кокшарова. Как и первая группа, при заступничестве св. Бориса и Глеба новгородцы второй группы захватили город, который позднее назвали Котельнич. После поселения в завоеванных городах обе группы решили построить общий город для защиты «от нашествия супостат иноверцев». Для этого они выбрали место на высокой горе, называемой во время написания «Повести» Кикиморской, около устья речки Хлыновицы. Новгородцы заготовили бревна для строительства, но утром увидели, что все заготовленное чудесным образом перенесено ниже по р. Вятке на высокое место, называемое Балясково поле. Решив, что это Божий промысел, они возвели там сначала церковь Воздвижения Креста Господня, а затем построили город, который назвали Хлыновым. Далее в «Повести» рассказывается о расселении жителей на всей Вятской земле, построении церквей, нападении на вятчан русских князей и инородцев, построении в Хлынове кремля, первых крестных ходах и о некоторых других событиях начальной вятской истории. Как видим, вторая часть «Повести» действительно достаточно подробно излагает начальную историю Вятской земли. В этом отношении с ней не может сравниться ни один другой письменный источник.

      Однако всякий исторический источник нельзя использовать без его предварительного критического анализа. «При оценке показания источника, – отмечал известный исследователь русских летописей Яков Соломонович Лурье, – важнейшее значение имеет его общая характеристика – датировка памятника, определение его происхождения, состава, назначения, степени тенденциозности и осведомленности и т.д.» От определения данных составляющих общей характеристики источника зависит уровень историчности сообщаемых им сведений. «На все эти вопросы ответить нелегко, здесь возможны по большей части лишь предположения – одни более убедительные, другие менее, но ответить на эти вопросы необходимо, так как от этого зависит и степень достоверности приводимых источниками сведений», – считал академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Поэтому вполне понятна необходимость всестороннего критического анализа «Повести». Сегодня я попытаюсь ответить на некоторые из этих важных вопросов.

      Кто и когда написал «Повесть о стране Вятской»? Александр Александрович Спицын в 1888 году подсчитал, что в «Повести» содержится до 15-ти указаний на то, что она написана не ранее 1680-х годов. Действительно, в первой части «Повести» использован «Хронограф» редакции 1679 года, во второй части автор приводит многие современные ему реалии города Хлынова, которые также помогают датировать «Повесть». Таким образом, историки конца XIX века ограничили написание «Повести» следующими временными рамками: конец XVII – начало XVIII веков. В 40-х годах XX века Павел Николаевич Луппов высказал оригинальную версию о происхождении «Повести» в промежуток 1733–1737 годов, когда на Вятской архиерейской кафедре находился епископ Лаврентий Горка. Он запретил проведение многих местных крестных ходов, которые, по его мнению, своим происхождением были обязаны лишь народному суеверию. По мнению Луппова, в ответ на этот запрет и была написана «Повесть». Однако уже в 1962 году его версия была опровергнута находкой списка «Повести», датированного 1725-м годом. Необходимо отметить, что и до настоящего времени этот список является старейшим известным датированным списком «Повести». Уже в 90-е годы XX века на основании найденного им так называемого Слободского списка «Повести» Виктор Валентинович Низов попытался обосновать, что она была написана до 90-х годов XVII века. Однако американский ученый Даниэль Кларк Уо аргументировано показал, что на основании списка, найденного Низовым, можно говорить только о том, что «Повесть» написана ранее 1752 года. Установить время написания «Повести» помогает определение ее основной темы. Александр Лукич Тянгинский называл автора «Повести» «благочестивым местным жителем», написавшим ее «с целью поучительною: передать потомству благочестивые подвиги своих предков». Иван Николаевич Жданов назвал его «вятским патриотом», «пытавшимся обелить своих земляков». А Спицын и Верещагин утверждали, что автора в первую очередь интересовали сведения «о событиях церковного характера». Современные литературоведы также считают, что «“Повесть” проникнута духом патриотизма, гордостью за свою древнюю Вятскую землю». Наиболее последовательно наличие в «Повести» этих основных тем прослеживает Даниэль Уо. Он пишет, что повествование, «свидетельствующее о местном “патриотизме” автора, проникнуто духом “церковного сказания”». Но «его задача состояла не только в том, чтобы подчеркнуть значение города Хлынова как богоизбранного места, где местная религиозная традиция имела самостоятельную историю, но и в том, чтобы утвердить автономию и свободу вятчан в тот период, когда государство все больше и больше притесняло местных жителей». Когда такие темы стали наиболее актуальны? Уо считает, что это могло произойти в царствование Петра I во время действий Северной войны. Именно тогда наблюдается наибольшая централизация государства. И «Повесть о стране Вятской» с ее темой самовластия вятчан могла стать ответом на такую политику.

      Наличие в «Повести» многих событий «церковного характера» позволило Спицыну говорить о том, что ее автор – человек духовного звания, причем, житель города Хлынова. Также он осторожно заметил, что «Повесть» близка к «Вятскому Временнику», но утверждать, что оба сочинения написаны одним лицом, «мы пока не имеем права». Поясню, что «Вятский Временник» - это вятская летопись, оканчивающаяся 1700-м годом и написанная Семеном Поповым. Ее можно назвать владычной летописью, так как во «Временнике» достаточно подробно сообщается о деятельности архиепископа Ионы Баранова. Находка Даниэлем Уо рукописного сборника, принадлежавшего Попову (об этом сборнике мы будем говорить несколько ниже), позволяет с большой долей уверенности говорить о том, что «Повесть» была написана именно им. К сожалению, прямых доказательств у нас пока нет, но многие косвенные данные позволяют это предполагать. И если это так, то, скорее всего, «Повесть» была написана им в период 1706–1710 годов. Под 1706 годом в сборнике Попова имеются написанные его рукой летописные статьи, которые были использованы при написании «Повести», а в 1710 году Попов закончил писать «Вятский Временник», в котором уже имеются некоторые добавления из «Повести».

      Кто такой Семен Попов? Семен Федорович Попов был дьячком хлыновского Богоявленского собора из семьи вятских священнослужителей. Родился около 1656 года, умер между 1715-м и 1717-м годами. Он дважды избирался бурмистром (то есть городским головой). Попов принадлежал к так называемому литературному кружку архиепископа Ионы Баранова. Близость к архиепископу подтверждается записью памяти рода Ионы Баранова в синодике Слободского Богоявленского монастыря, которую, по утверждению Александра Степановича Верещагина, выполнил Семен Попов. У него была богатая по тем временам библиотека, а сам он являлся автором нескольких литературно-исторических произведений – «Вятского Временника», «Сказания о Царево-Константиновской церкви» и, возможно, некоторых других. Принадлежавшие ему рукописные сборники позволяют утверждать, что Семен Попов был вдумчивым, добросовестным историком, проверявшим имевшиеся у него данные по другим источникам. Поэтому утверждение Верещагина, будто автор «Повести» «невнимательно, даже пренебрежительно» относился к своим источникам, совершенно безосновательно.

      Сейчас остановимся на истории изучения и использования «Повести». Анатолий Васильевич Эммаусский писал, что «Повесть» «в XVIII веке считалась непреложным источником». Однако некоторая полемика вокруг нее велась уже и XVIII веке. Так, в 1725 году, когда еще, возможно, была известна подлинная история создания «Повести», вятские чиновники, составляя описание городов Вятской провинции для Петербургской герольдмейстерской конторы, хотя и приложили при ответах список «Повести», на вопрос о времени постройки городов написали, что «подлинного доказательства» этому не оказалось. Таким образом, было высказано, по меньшей мере, сомнение относительно достоверности содержания «Повести». В 1767 году была издана книга члена-корреспондента Академии наук Петра Ивановича Рычкова «Опыт Казанской истории древних и средних времен». В ней впервые в приложении было опубликовано изложение содержания «Повести». Почти сразу же вслед за выходом этой книги, где Рычков писал, что «…Новогородские жители в разныя времена … часто воевали по Волге, и в завоеванных ими местах обселялись, как то в описании Вяцком упоминается поход их водою на низ по Волге при Великом Князе Ярославе сыне Владимерове», немецкий историк Август Людвиг Шлёцер высказал следующее критическое замечание: «Никогда славяне не жили на Волге… Историк в 1767 г. не должен вовсе упоминать подобных рассказов, или же говорить о них так, как взрослый человек говорит о глупостях своего детства». На это замечание Рычков 2 июня 1770 года писал историографу Герарду Фридриху Миллеру: «Рецензию г. Шлёцера я читал. Славяна-ль по Волге жили, или татара в старину под именем болгар, он и сам не знает и ничего не утверждает. Сие ему, как историку, чести не делает, но что тут в давныя времена русские и новгородцы находились, на сие мы очень много находим у себя вероятных доказательств». Очевидно, под одним из таких веских доказательств Рычков подразумевал «Повесть». Несмотря на такие сомнения «Повесть» использовалась уже в первой половине XVIII века. Так, в огромном историческом сборнике 1741 года, состоящем более чем из 1000 листов, который выставлен сейчас в экспозиции вятской Диарамы, принадлежавшем, по утверждению Евгения Дмитриевича Петряева, известной купеческой семье Рязанцевых, на полях около знаменитого сказания «О начале Великого града Славенска еже есть ныне именуется Великий Новъ град» для сравнения приведены фрагменты того списка «Повести», который в 1725 году был отправлен в герольдмейстерскую контору. Позднее «Повесть» действительно стала «непреложным источником» и господствовала в российской историографии до второй половины XIX века. Ей доверяли такие столпы российской исторической науки, как Н.М. Карамзин, Н.И. Костомаров, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский. Как отмечает Виктор Аркадьевич Бердинских, «широкая распространенность списков повести – десятки экземпляров – не только среди горожан Вятки, но и в Котельниче и др. городах края говорит о том, что ее читали и чтили». Действительно, в настоящее время мной выявлено не менее 40 списков «Повести», из которых сейчас известно 12, местонахождение рукописей двух из них не определено, остальные упоминаются в литературе и различных документах. Популярности «Повести» способствовали изложение ее в упоминавшейся книге Рычкова и в книге его сына Николая Петровича Рычкова, изданной в 1772 году, а также первая публикация ее (правда, без первой части) в 1824 году профессором Казанского университета Василием Яковлевичем Баженовым, бывшим ранее учителем вятской гимназии. Поэтому не случайно практически все местные и большинство столичных историков начальную историю Вятки излагали по «Повести».

      Однако позднее среди вятских исследователей начали высказываться сомнения в достоверности известий «Повести». Наиболее определенно и последовательно эту точку зрения в своих работах отстаивали Спицын и Верещагин. Их претензии к «Повести» кратко суммировал Луппов. Первая: в XII веке новгородцы не могли свободно перемещаться по Каме и поселиться на ней, так как этого не позволило бы сильное государство Волжская Болгария. Вторая: невероятен слишком большой пеший переход от Чусовой к Чепце. Третья: в XII веке удмурты еще не жили на Чепце, поэтому новгородцы не могли с ними там воевать. Четвертая: события «Повести» относятся одновременно к XI-му веку (упоминание великого князя Ярослава Владимировича), XII-му веку (года 1174-й и 1181-й) и XIII-му веку (упоминание Александра Невского). Пятая: о событиях «Повести» не упоминается ни в летописях, ни в других документах, на территории Вятской губернии нет никаких новгородских по происхождению географических названий. Шестая: независимость Вятки в течение 278 лет, о чем пишется в «Повести», не подтверждается документами. Седьмая: в «Повести» новгородцы благочестивы и богомольны, а в документах XIV–XV веков они злы и «кроволитны». На основании этих замечаний Верещагин пришел к выводу, что «Повесть» – источник, «скорее затемняющий, чем разъясняющий историю древней Вятки». В 1940-х годах Луппов отмечал, что за прошедшее время «в русской исторической литературе не было сделано ни одного замечания о неправильности выводов А.С. Верещагина». Местной повести эти исследователи противопоставили сообщение общерусских летописей 1374 года. Вот оно:

      В лето 6882. Того же лета идоша на низ Вяткою оушкуиници разбоиници, совокупишася 90 оушкуев, и Вятку пограбиша и шедши взяша Болгары и хотеша зажещи и взяша откупа 300 рублев. И оттуду разделишася на двое: 50 оушкоев поидоша по Волзе на низ к Сараю, а 40 ушкоев поидоша вверх по Волзе и, дошедше Обухова, пограбиша все за-Сурие и Марквашь, и, переехавше за Волгу, лодьи, поромы и насады и павозкы, и стругы, и прочаа вся ссуды посекоша, а сами поидоша к Вятце по сухоу на конех и идучи много сел по Ветлузе пограбиша.

      Они отметили схожесть даты данного сообщения и «Повести»: 1374 – 1174, а также некоторое совпадение в сюжетах: разделение новгородцев на два отряда. И на этом основании высказали предположение, что автор «Повести» творчески переработал летописное сообщение, произвольно удревнив дату на 200 лет. Впоследствии с данным тезисом согласились и развили его Луппов, Эммаусский и некоторые другие исследователи. В настоящее время его поддерживает Низов. Особенно интенсивно использовал это летописное сообщение Эммаусский, который выдвинул предположение, что первоначально город назывался Вятка, и поэтому «годом основания города Кирова можно считать 1374». Во второй половине 1960-х годов эта мысль высказывалась им осторожно в качестве предположения.

      Однако в начале 70-х годов Эммаусский, очевидно, получает политический заказ – обосновать новый юбилей города. А.А. Бушков замечает: «Мифы укореняются в сознании в результате нехитрого процесса – механического повторения. Никто не дает себе труда вернуться к первоисточнику, и ошибочное утверждение кочует из книги в книгу, из статьи в статью. А потом к нему привыкают настолько, что иная точка зрения представляется вовсе уж злодейским покушением на устои». Точно так же к новой дате стали приучать и вятчан. В 1971–1974 годах появилась брошюра и семь статей Эммаусского в периодических изданиях и сборниках под рубрикой «К 600-летию города Кирова», то есть с установкой на юбилей. В этот же период под такой рубрикой публиковались статьи и других авторов. Николай Федорович Васенев подчеркивал, что именно профессор Эммаусский «на основании тщательных анализов письменных источников» «убедительно доказывает, что Вятка основана в XIV веке».

      Какие же тщательные анализы привели ученого к такому выводу? Новые источники Эммаусским привлечены не были. Вот логическая цепочка, составленная им на основании анализа летописного сообщения 1374 года: сначала ушкуйники пограбили население, жившее по реке Вятке, но, «очевидно, городов на Вятке еще не было»; один отряд после похода пошел к Вятке; «Если бы с Вятки этот отряд вернулся в Устюг, откуда начался поход, то летописи непременно сообщили бы об этом, поскольку … летописцы внимательно следили за действиями ушкуйников»; «отсюда вытекает только один вывод: ушкуйники остались на Вятке и не возвратились в Устюг или Новгород»; «мы не уйдем далеко от исторической истины, если предположим, что они поселились здесь в существовавшем еще до их прихода и построенном русскими крестьянами-колонистами сравнительно крупном поселке, который они прежде всего укрепили… Построенный в 1374 году город и получил наименование “Вятка”». Далее следует: ушкуйники на Вятке, «несомненно, обзавелись семьями, войдя в контакт с ранее поселившимися здесь русскими колонистами… Ушкуйники перестали заниматься пиратским промыслом, стали оседлыми постоянными жителями Вятской земли».

      Сколько категорично-утвердительных эпитетов всего на одной странице: очевидно, непременно, только один вывод, несомненно! Историк не имеет права быть столь категоричным в своих суждениях, поскольку, как писал Лурье, «любые исторические построения имеют … вероятностный характер». Кроме того, в приведенной логической цепочке нарушен один из основных принципов источниковедения. При реконструкции исторических событий необходимо различать «гипотетические системы, основанные на доказываемых гипотезах», от систем, представляющих «простое сочетание догадок». В данной логической цепочке как раз и наблюдается такое сочетание догадок. Сам Эммаусский отмечал, что «летописи не рассказывают» о том, «что делали ушкуйники на Вятке». Поэтому все, написанное им о конкретном месте поселения ушкуйников на Вятке и их дальнейшем пребывании там, является лишь бездоказательными догадками автора. И, следовательно, для отказа от них «достаточно простого указания на отсутствие данных» по этому вопросу. Что касается вопроса о том, остались ушкуйники на Вятке или нет, то Эммаусский рассмотрел всего лишь одну гипотезу. На самом деле здесь может быть гораздо больше предположений. Летописец мог не знать, что стало с ушкуйниками дальше; он мог не сообщить о дальнейшей судьбе ушкуйников, так как для его целей это было неважно; первоначальное сообщение могло быть впоследствии изменено; наконец, оригинал летописи мог быть испорчен, и конец сообщения не сохранился. Поэтому на основании того, что летописи не сообщают о дальнейшей судьбе ушкуйников после их возвращения к Вятке, нельзя делать вывод, что они там и остались. Главное противоречие в построении Эммаусского состоит в следующем. Он утверждает, что «поскольку впервые название нашего города упоминается под 1374 годом, мы имеем полное основание считать эту дату временем образования города Кирова». То есть, он считает, что в летописных фразах «Вятку пограбиша» и «поидоша к Вятце» подразумевается город Вятка. Однако, как он пишет, «городов на Вятке еще не было», ушкуйники пограбили население, жившее по реке Вятке, они же вернулись после похода на реку Вятку и основали на ней город, который назвали Вятка. Отсюда следует, что в летописном известии не мог упоминаться город Вятка, так как ушкуйники основали его после возвращения на реку Вятку. Как отмечают современники, статьи и лекции Эммаусского всегда «отличала железная логика», поэтому данная нелогичность может свидетельствовать о давлении, оказываемом на него в это время. Не случайно Бушков указывает: «Недостаток логики прочно укореняет чьи-то корыстные выдумки в качестве официально признанной, канонизированной версии истории».

      Решение вопроса о трактовке топонима Вятка в летописной статье 1374 года необходимо искать методами сравнительной текстологии. Послушайте, например, сообщение Новгородской первой летописи младшего извода под 1180/1181 годом: «Иде князь Святослав Всеволодич … и положиша всю Волгу пусту и городы и все пожгоша». В данном сообщении совершенно понятно, что под Волгой имеется ввиду не река и не город, а земли по реке Волге. Плодотворным, на мой взгляд, является мнение академика Лихачева. Он писал: «Определение страны по протекающей в ней реке чрезвычайно характерно для летописного изложения; ср. о Ярополке: “Он же сяде Торжку поча воевати Волгу”, или “том же лете ходи Вячеслав на Дунай” и т.п. Выражения “ходить на Волгу, на Оку”, “повоевать Сулу” и т.д. – постоянны в летописи. Те же определения страны по реке встречаем и в “Слове о полку Игореве”». К этому необходимо добавить еще мнение автора конца XVII века. Это дьякон Моложского монастыря Тимофей Каменевич-Рвовский, закончивший свое летописное сочинение в 1699 году. В нем сообщается, что 4000 ушкуйников «побравше струги и побегоша вниз Волгою рекою, и на юстии Камы реки много бившеся с Татары Камскими и сих Татар победивше и из улусов их разгнавше. И тако Камою рекою и Вяткою рекою много походивше и Сибирских Татар и Вятчан побивше многое же множество». Приведенное сообщение показывает, что дьякон под словами летописей «Вятку пограбиша» понимал разграбление ушкуйниками земель, прилегавших к реке Вятке. На основании сказанного можно сделать, я считаю, вполне справедливый вывод, что в данном летописном сообщении упоминается не город Вятка, а различные поселения по реке Вятке. Я даже считаю, что Вятка здесь означает административно-территориальное образование Вятская земля. А такое образование, очевидно, не могло возникнуть одномоментно. Поэтому, используя только данное сообщение, можно было бы говорить о том, что Вятская земля возникла не позже середины XIV века, соответственно, тогда же появился и ее центр город Вятка. Таким образом, летописное известие 1374 года сообщает то, что сообщает – разграбление ушкуйниками Вятской земли. И значит 1374 год не может считаться годом первого упоминания города Вятки в летописях, а является только годом первого упоминания Вятской земли в общерусских летописях.

      Но вернемся к «Повести о стране Вятской». Как вполне справедливо считает Бердинских, «сегодня остро встала задача пересмотра точки зрения на «Повесть», установившаяся в результате работ Спицына и Верещагина». Уже в начале XX века работы Верещагина вызывали нарекания столичных исследователей. «Анализируя сборник «Грамоты и акты Вятского архиерейского дома», С. Шумаков указал, что составитель не видит разницы между оригиналом и позднейшим списком, слаб в палеографии, иногда ошибается в терминологии… Проведя детальный источниковедческий анализ, он не всегда переходил к синтезу, обобщению полученных тяжким трудом данных». Поэтому в настоящее время «настоятельно необходим новый критический анализ Повести». Низов также отмечает, что «к сожалению, выдвинутые впервые А.А. Спицыным и разработанные А.С. Верещагиным, П.Н. Лупповым и А.В. Эммаусским положения, призванные убедить исследователей в недостоверности известий «Повести» о начальном периоде славянского освоения Средней Вятки, оказываются при внимательном рассмотрении весьма уязвимыми для критики». Солидарен с ними и Даниэль Уо: «Пока еще нет подробного текстологического анализа, в котором систематически излагались бы редакторские приемы автора и отношение «Повести» к ее источникам». Еще Спицын отмечал, что «вполне отрицать рассказ повести мы решились бы только в таком случае, если бы можно было восстановить самый процесс его возникновения». Однако он высказал сомнение в возможности осуществления данной задачи.

      В настоящее время историческая наука и, в частности, источниковедение, претерпела большие изменения, достигла более высокого уровня, что действительно позволяет провести новый текстологический анализ «Повести» и, наконец, реабилитировать это произведение и его автора. Были открыты новые и заново исследованы уже известные списки «Повести» и другие летописные произведения, найдены многие ее письменные и устные источники. В настоящее время определено, что источниками «Повести» послужили «Пролог», откуда заимствована тема самовластия вятчан, «Хронограф» редакции 1679 года, новгородские и северорусские летописи, «Повесть о явлении Великорецкой чудотворной иконы св. Николая Мирликийского» поздней редакции, местные предания об основании поселений и церквей, о крестных ходах и некоторые другие.

      В «Повести» упоминается версия, по которой на Вятку переселились жены новгородцев, согрешившие со своими холопами в то время, когда их мужья семь лет были на войне. На этом основании Спицын, Дмитрий Константинович Зеленин, московский историк Петр Петрович Смирнов, Леонид Дмитриевич Макаров высказывали предположение о существовании какого-то вятского письменного источника. Действительно, автор «Повести» сам употребляет выражение «написаша вятчане». И такой источник был найден, что стало важнейшим событием в изучении «Повести». В 1991 году Даниэль Уо в Ташкенте нашел так называемый «Анатолиевский сборник», принадлежавший в начале XVIII века Семену Попову. В нем находится список главного источника второй части «Повести» – «Сказания о вятчанех». Справедливости ради необходимо отметить, что другой список «Сказания о вятчанех», находящийся в Кировском областном архиве, был описан еще в 1983 году Эммаусским, но он, к сожалению, не смог верно оценить значение своей находки. Интересно отметить, что описанный Эммаусским список «Сказания» видели и Вештомов, и Спицын, и Верещагин, и Луппов, но никто из них не придал ему никакого значения. А ведь именно этот письменный источник снимает многие претензии, которые были высказаны в адрес «Повести о стране Вятской». Сравнительный анализ «Сказания» и «Повести» позволяет увидеть, как творчески и критически отнесся автор «Повести» к своему источнику. Если в «Сказании» на Вятку переселяются изменившие с холопами жены новгородцев, то автор «Повести», проверив эту версию по имевшимся у него летописным источникам и ничего не найдя, отвергает ее. Кроме того, эта версия не соответствовала его замыслу создать образ независимости новгородских вятчан. Из «Сказания» он заимствовал упоминание князя Ярослава Владимировича, даты 1174 и 1181 годы, основные маршруты передвижения новгородцев на Вятку, разделение их на две группы. Так что подозревать его в переработке летописного сообщения 1374 года об ушкуйниках нет никаких оснований. К маршруту передвижения новгородцев автор «Повести» также подошел критически. Если в «Сказании» новгородцы поселились где-то в среднем течении Камы, то в «Повести» новгородцы устроились в низовьях Камы. Поэтому вторая группа новгородцев по «Сказанию» «поплыша они рекою Камою вниз и вниде в реку в Вятку», а по «Повести» – «воставше (то есть, поднявшись вверх) по Каме реке и внидоша во устие Вятки реки». Автор «Повести» изменил место поселения новгородцев на Каме не случайно, а на основании имевшихся в его распоряжении источников. Он хотел удостовериться, действительно ли новгородцы плыли по Волге и остановились на Каме. И такое доказательство он нашел в летописи, близкой к Новгородской четвертой. Под 1375-м годом, где сообщается о походе отряда ушкуйников во главе с Прокопом, есть такие фразы: «И шедше на Низ по Волзе, пограбиша Новгород Нижнеи… И поидоша на Низ, и поверноуша в Каму, и тамо помедлиша неколико время». А вот, сравните, в «Повести»: «И шедше пловяху в судех на низ по Волге реке и дошедши реки Камы и пребыша ту неколико время». Далее сообщается о построении города. Вслед за автором «Повести» в дальнейшем все историки Вятского края указывали и указывают, что новгородцы поселились в низовьях Камы или даже в ее устье. Как мы уже знаем, это послужило для противников «Повести» одним из аргументов против ее дат. Однако если следовать «Сказанию», новгородцы поселились за пределами булгарских владений. На этом же основании можно отвергнуть аргумент о слишком большом перевале новгородцев от Чусовских мест на Чепцу. Это также изобретение автора «Повести». В «Сказании» просто сказано, что новгородцы сразу же «поидоша с Камы реки в гору и приидоша вверх Чепцы реки». Одним из аргументов противников «Повести» является упоминание в ней помощи св. Бориса и Глеба князю Александру Невскому. Не могли новгородцы в 1181 году упоминать о том, что произошло в 1240 году. Совершенно справедливо мнение по данному вопросу Даниэля Уо: «Автор «Повести» хотел расширить тему о заступничестве св. Бориса и Глеба». То есть это также его изобретение. Доказательство этому – опять «Сказание», где данного пассажа нет. И таких примеров можно привести еще много.

      Казалось бы, такие примеры должны свидетельствовать против автора «Повести». Но на самом деле это указывает на его большую работу по изучению источников, критическому к ним отношению. Не всегда это получалось верно и к месту. Действительно, многие события в результате редакторской работы автора получились перенесенными в конец XIV–XV века. Но произошло это не намеренно, а явилось результатом той источниковой базы, которой располагал автор «Повести». Не будем забывать, в какое время он работал, в каком состоянии тогда находилась историческая наука в России. Такие факты не умаляют достоинства «Повести» как исторического источника. Только необходимо, как говорилось выше, уметь критически подходить к нему. Так, сведения «Повести» о реалиях того времени, когда жил ее автор, несомненно, являются историчными и заслуживают всяческого внимания. И вообще, мы должны быть благодарны автору «Повести» за то, что он донес до нас все те многочисленные сведения о вятской истории, о которых мы сегодня разговариваем.

      Конечно, не меньшего внимания заслуживает «Сказание о вятчанех». К сожалению, мы располагаем всего двумя списками разных редакций, один из которых датируется 1706-м годом, а второй – 1796-м годом. Но и они говорят нам о многом. Так, историки на основании указания «Повести» до сих пор спорят, где находилось Балясково поле, на которое был перенесен город. Выдвигались многочисленные версии. Кто-то считает, что это Хлыновицкая слобода, кто-то – что это гора, где расположен Трифоновский монастырь и местность выше него, кто-то считает, что это начало улицы Московской около Вечного огня. И можно бы спорить об этом еще бесконечно, но автор «Сказания» прямо указывает: «Балясково поле, идеже ныне стоит град Хлынов». Это указание приводится в списке 1706 года. А в это время град Хлынов, то есть хлыновский кремль, располагался там, где находится сейчас Вечный огонь с прилегающей к нему территорией. Так что дискуссию по этому вопросу можно считать исчерпанной.

      Даниэль Уо предположил, что источниками «Сказания» могли послужить два произведения – «Сказание о холопьей войне» и какой-то отдельный рассказ о поселении новгородцев на Вятке. Изучая многочисленные варианты и редакции «Сказания о холопьей войне» я все-таки нашел близкий к «Сказанию о вятчанех» вариант, местами даже совпадающий с ним текстуально. Это рассказ о холопьей войне в сочинении шведского дипломата (а скорее шпиона) Петря Петрея де Ерлезунда, которое называется «История о великом княжестве Московском» и было опубликовано в 1615 и 1620 годах. Сравнение его рассказа о новгородских холопах со «Сказанием о вятчанех», особенно списка 1796 года, с очевидностью показывает, что они произошли от одного источника. Конечно, в рассказе Петрея необходимо учитывать двойной перевод, сначала с русского языка на немецкий, затем обратно. По Петрею на войну ушли новгородские бояре, дворяне и граждане, по «Сказанию» – князья, бояре и служилые люди; по Петрею жены «отдались с дочерьми в связь своим крепостным рабам и челядинцам», по «Сказанию» жены «начали жить с холопи своими, и ини же с наложники, и дшери их такожде зжились»; в обоих рассказах жены бежали, когда услышали о возвращении мужей. Отличие состоит в том, что у Петрея холопы построили Холопий город на реке Мологе, а в «Сказании» – «градец мал» на реке Каме, а потом город Хлынов на реке Вятке. В упоминавшемся уже сочинении Каменевича-Рвовского обе эти версии объединены: холопы построили города на реке Мологе и «таже и по Каме реке и инде предмного везде». Необходимо отметить, что переводы «Истории» Петрея в России до XIX века пока неизвестны, поэтому можно полагать, что «Сказание о вятчанех» от его рассказа независимо. Следовательно, в начале XVII века существовал летописный источник, вероятно, новгородский, который использовали и Петрей, и автор «Сказания». Поэтому можно достаточно определенно говорить о том, что письменный источник первой части «Сказания о вятчанех» существовал, скорее всего, уже в первой половине XVI века и никак не позже начала XVII века. Конечно, это не позволяет нам датировать само «Сказание». Но это открытие позволяет сделать очень важные выводы. Практически все известные варианты «Сказания о холопьей войне» рассказывают о новгородских холопах и основании ими Холопьего городка на реке Мологе. «Сказание о вятчанех» и вслед за ним «Повесть о стране Вятской» отличаются от всех остальных рассказов, так как сообщают о построении городов на Каме и Вятке. Следовательно, автор «Сказания» соединил рассказ о Холопьем городке с вятским рассказом о поселении новгородцев на Вятке. Почему он это сделал, сказать трудно. Кроме того, почти во всех вариантах «Сказания о холопьей войне» присутствует временной промежуток семь лет, в течение которого отсутствовали на войне господа холопов. Этот временной промежуток имеет давнюю традицию. Впервые он упоминается в польских «Житиях св. Станислава» 1242 и 1260 годов, где рассказывается о польских рыцарях, воевавших в Киеве, и их рабах. Каким образом эта традиция прижилась в Новгороде, пока сказать трудно. Но в наших сказаниях воевали уже новгородцы в Корсуни (Херсонесе). Необходимо отметить, что число 7 у многих народов с далекой древности считалось магическим, мистическим числом, являющимся самодостаточным и всеобъемлющим. Не случайно в народной традиции оно означает «не точный счет количества», а «много». Поэтому первоначально фраза «семь лет» означала не конкретный срок, а длительный отрезок времени вообще, то есть «долго». Но ни в одном «Сказании о холопьей войне» не указано конкретной даты этого события. Только польский автор Мацей Стрыйковский в конце XVI века писал, что это произошло при князе Владимире Святославиче, то есть в конце X – начале XI веков. Поэтому отсюда можно сделать вывод о том, что автор вятского «Сказания» заимствовал точные даты из вятского источника, в котором рассказывалось о поселении на Вятке. Но возникает вопрос, обе даты были взяты из этого источника, или какая-то одна? Мы видим, что разница между датами составляет ровно семь лет. Поэтому, учитывая наличие этого временного промежутка во многих вариантах «Сказания о холопьей войне», можно предположить, что в вятском источнике существовала одна дата, а вторая вычислена путем прибавления или вычитания семи лет. Но какая дата исходная? Чтобы установить это, необходимо обратиться к другим вятским летописным произведениям. В «Летописце старых лет» читаем следующее: «Лета 6689е (то есть в 1181 году) Июля в 24 день от Великого Новаграда жителие приидоша в страну земли Вятския и взяша рекомый град Болван яже ныне именуется Микулицыно». В неизвестном в настоящее время каком-то вятском Николаевском летописце сообщалось: «лета 6689 Июля в 24 день Новогородцы приидоша жити на Вятку». То есть две летописи согласно сообщают о поселении новгородцев на Вятке в 1181 году. Отсюда можно сделать вывод, что автор «Сказания о вятчанех» вычислил дату 1174 год путем вычитания семи лет, заимствованных им из «Сказания о холопьей войне» из даты 1181 год, известной ему по его вятскому источнику. Итак, мы делаем важнейший вывод о том, что дата 1174 год является искусственной, никогда не существовавшей в летописях. А по нескольким вятским письменным источникам известна дата 24 июля 1181 год, когда новгородцы завоевали чудской город Болванский и основали там город Никулицын. Достоверность этого события и этой даты подтверждается и другими видами источников – археологическими, о которых, я надеюсь, будет в январе следующего года рассказывать Леонид Дмитриевич Макаров, и фольклорными – известное предание, записанное Владимиром Ивановичем Далем, о захвате новгородцами Болванского с помощью военной хитрости – они пустили по реке плоты с истуканами (болванами) и напали на город с другой стороны. Кроме тог, «Вятский Временник», хотя и не сообщает о времени поселения на Вятке, но называет икону св. князей Бориса и Глеба, приносимую с крестным ходом из Никулицына в Хлынов, начальной вятской иконой. Поэтому на основании всех этих данных можно достаточно уверенно говорить о том, что начало поселения новгородцев на Вятской земле необходимо датировать 1181-м годом!!! Таким образом, главный аргумент противников «Повести» о зависимости ее от летописного известия 1374 года на основании схожести дат отвергается, так как в вятских источниках существовала только дата 1181 год, а дата 1174 год вычислена автором «Сказания о вятчанех». Остается только одно сходство – разделение новгородцев на два отряда. Но если внимательно просмотреть новгородские летописи, то станет понятно, что такая тактика применялась новгородцами на протяжении многих лет. Кроме того, до сих пор не известно ни одного вятского письменного источника, в котором содержалось бы в каком-либо виде названное летописное известие, что доказывало бы знакомство с ним вятских книжников.

      Ценным документом, косвенно подтверждающим эту дату, является «Краткое описание Вятскаго наместничества города Орлова» 1796 года, в котором имеется уникальное повествование о возникновении города Орлова, условно названное мной «Повесть о начале заведения города Орлова». Эта «Повесть» составлена по рассказам старожилов, в основе которых лежат летописи и древние предания. В ней рассказывается о том, что когда новгородцы в 1181 году захватили город Кокшаров, переименованный ими в Котельнич, они пошли на соединение со второй группой и по пути основали город Орлов. Составитель «Описания» гордо замечает по этому поводу: «Из сего явствует, что город Орлов города Вятки старее». Ценно то, что это сообщение подтверждается археологическими обследованиями Орловского городища, относящими основание Орлова как крепости к рубежу XII–XIII веков. К сожалению, как сообщается в этом описании, «летописи и древние предания, утверждают жители, первоначалному Вятской губернии генерал-губернатору в город Нижней орегиналом отосланы, не оставя никаких копий». Пока мои поиски в архиве Нижнего Новгорода не увенчались успехом.

      Конкретная дата основания города Вятки по имеющимся в нашем распоряжении письменным источникам не известна, но можно предполагать, что произошло это вскоре после основания Никулицына, так как большому числу поселенцев в Никулицыне просто негде было разместиться. Как писал бельгийский исследователь Стенжер, «наилучшая манера писать историю заключается в том, чтобы подчеркнуть пробелы в наших знаниях». Такой метод «соответствует самому высокому и строгому требованию – требованию истины. Не является ли это требование в конечном счете тем великим и единственным делом, для которого существует историческая наука?». Но я хочу сказать, что всегда остается надежда открытия новых источников. Мнение о том, что в архивах уже давно все открыто, является заблуждением. Подтверждение этому – находка Даниэлем Уо «Анатолиевского сборника». В литературе имеются упоминания о неизвестных в настоящее время вятских летописях. Так, Баженов в период 1814–1818 годов собрал в Вятской губернии следующие произведения: «1.) 13 разных списков вятских летописцев, собранных и списанных с разных рукописей к преднамеренному изданию вятского летописца. 2.) 3 рукописи. Первая содержит повесть о вятской стране и повесть о двукратном бытии на Москве из Хлынова с образом св. Николая Великорецкого, тут же повесть о его явлении и чудесах, бывших от него на Вятке и в других местах. Вторая – житие и подвиги, и чудеса преподобного Трифона, архимандрита Вятского, основателя Успенского монастыря в г. Вятке. Третья – рукопись о стране Сибирской». Однако, все авторы, сообщившие о данном собрании Баженова, задавались вопросом: где оно находится. В то же время еще Верещагин отметил, что «списками Баженова пользовался и Н.С. Арцыбашев». Действительно, сообщая о начальной истории русской Вятки, Арцыбашев отметил: «Противни со всех упомянутых Вятских летописей … имеем мы посредством Профессора Казанскаго Университета, Василия Яковлевича Баженова, бывшаго учителем в Вятской Гимназии». «Противни» - это точные копии.

      Таким образом, или Баженов дал списать Арцыбашеву имевшиеся у него списки с вятских летописцев, или отдал сами эти списки, так как после переезда в Казань он больше практически не занимался Вятской историей. Следовательно, необходимо искать все эти списки или в архиве Арцыбашева, который пока не обнаружен, или в Казани (возможно, в библиотеке университета). Есть и другие указания на существовавшие на Вятке летописные произведения. Здесь, в библиотеке имени Герцена хранится «Октоих» XVII века, к которому приплетен один лист с летописным сообщением о страшном пожаре в Хлынове в 1679 году. Эта запись, скорее всего, сделана вскоре после данного события и отличается от того, которое имеется в «Вятском временнике». Поэтому можно сделать вывод, что летописание во второй половине XVII века велось на Вятке в нескольких местах. Перспективным является изучение вятских синодиков, в которых также имеются отдельные летописные записи. Так что перспективы открытия новых письменных источников имеются. Поэтому и наши представления о начальной вятской истории со временем могут еще кардинально измениться.

      Еще многое не сказано, но результатом моего изучения «Повести» должна стать научная монография. Может быть найдется любитель вятской истории, который пожелает профинансировать ее издание. Также я готовлю новую научную публикацию «Повести» по всем известным в настоящее время спискам. Интересно сообщить, что ни один список «Повести», находящийся в хранилищах Вятки, не опубликован. А таких мне известно пять из десяти существующих.

      Подведем итоги лекции: «Повесть» - первое научное исследование начальной истории Вятской земли, написанное, скорее всего, Семеном Поповым в 1706–1710 годах. Многим ее известиям можно доверять. Изучение «Повести» позволило выявить многие ее источники, главным из которых является «Сказание о вятчанех». В свою очередь, изучение последнего позволяет сделать вывод о том, что начало освоения Вятской земли новгородцами все же следует относить к 1181 году, а 1374 год не является датой рождения города Вятки.

      Открытая лекция Алексея МУСИХИНА
      Вятка, 24 октября 2006 г.